Стих 3-прим: «Семнашка»*

Сегодня я хочу подробнее рассказать о том, что такое «семнашка», известная всем московским алкоголикам наркологическая больница № 17. Я ведь уже очень давно там не был, и она стала забываться, а такое нельзя забывать никогда.

Первый раз, когда я лег туда вполне добровольно, чтобы «вколоть торпеду», я почувствовал себя не то чтобы зрителем в зоопарке, скорее туристом, выбравшим неудачный поезд и вынужденным ехать в одном вагоне с какими-то бомжами. Купе у меня было маломестное, поскольку, в отличие от большинства пассажиров этого вагона, я ехал добровольно и за деньги, но окна тоже были с решетками, свет с потолка был тускл, беседы однообразны, ненавистный запах тушеной капусты преследовал всюду <…>.

Я с чуть брезгливым интересом наблюдал за жизнью обитателей «семнашки», я вживался в образ, снимал штаны, вставая в очередь на уколы, пил с ними чифирь, я смеялся, наблюдая, как с нижнего этажа из такого же больничного отделения у них увели бутылку водки, обрезав веревку, на которой они тащили ее снизу. В первый раз это меня развлекало, ведь я думал, будто я еду в этом общем вагоне в каком-то другом направлении. <…>

Но очень скоро я попал туда снова, и уже не до такой степени добровольно. В этом отделении (к сожалению, я забыл его номер) был интеллигентный доктор, которого я невзлюбил за то, что он сразу сказал мне правду. Я ждал какого-то более уважительного диагноза, например, «маниакально-депрессивный психоз», это возвышает и оправдывает, это же уже почти шизофрения. А «алкоголизм» — это как-то плоско. Ни на чем не основанное сознание собственной исключительности и потом долго мешало моей трезвости уже в АА…

Этот интеллигентный доктор иногда по вечерам, когда ему нечего было делать на дежурстве, приглашал меня в свой уютный кабинет поговорить о политике, об историческом моменте и о судьбах России. Я его невзлюбил за то, что он сказал мне правду, но эти беседы в его отдельном купе-люкс мне, разумеется, льстили. Все-таки получалось, что я был не совсем такой, как все, кто там бессмысленно парился «в плацкарте». Когда я попал туда в четвертый раз подряд (был период, когда я выходил из «семнашки» на два-три дня, а потом оказывался там снова), то, едва очухавшись от галоперидола, я постучался к доктору, чтобы, как обычно, поговорить с ним о политике и о судьбах России, но он послал меня на х… Он был матерый нарколог, еврей и кандидат наук, но его терпение было не беспредельно.

<…> Потом я видел и другие отделения, и в других больницах. Везде примерно одно и то же, и в этом смысле «семнашка» — просто классика. <…> Единственное желание того, кто попал сюда с воли, — как можно скорее вырваться отсюда. Но сосед по палате, который давно уже живет здесь постоянно, объяснит, что незачем рваться наружу: ведь все равно ты снова сюда же и попадешь. Забей лучше коечку у окна и прими таблетку. Ты овощ. Куда ты денешься с грядки. <…>

Это очень ценный опыт — побывать на дне и понять, что ты тут такой же, как все. Еще недавно всякий раз, когда у меня появлялся соблазн кого-нибудь учить и воспитывать, например, собственного сына или маму моей собственной дочери, я часто думал: как жаль, что они не алкоголики! Тогда бы я знал технологию. Я бы пихнул их в «семнашку», чтобы они там вкусили и поняли, а потом привел бы их к Анонимным Алкоголикам, которые неназойливо научили бы их правильно жить. Но это лишь одна сторона проблемы. Вторая же заключается в том, что выбраться из этой жопы повезет далеко не каждому. Поэтому теперь я думаю, что совсем не обязательно быть именно алкоголиком, чтобы что-то осмыслить. В мире столько разнообразного унижения, что его с лихвой хватит на всех. Я даже встречал людей, которые стали людьми, не проходя через унижение, во всяком случае, в какой-то явной форме. Наверное, так даже и лучше. Но у меня перед ними то преимущество, что мне есть с чем сравнивать.

Стих 8-прим: Там все другое

Как часто в юности с нетерпением, а потом и в зрелые годы с надеждой, я думал, собираясь куда-то: «Там все другое…». Один раз <…> я поехал в Брюссель, там другими были только деньги, мне сложновато было покупать на них вино, тайком выбравшись из гостиницы и доплетясь на ощупь до магазина. <…> Потом я еще слетал на конференцию в Бостон, там другими были только санитарки: лица и руки под белыми халатами у них были черного цвета. «Там все другое» не может быть следствием перемещений в пространстве, потому что «там» и само пространство имеет другой смысл. <…>

Большинство из нас, воспитанных в традициях беспросветного материализма, давно догадывалось, что там что-то не так. <…> Но между этой догадкой и верой в Бога есть преграда, которую нельзя протаранить с помощью интеллекта. Да и не у всякого есть нужда и охота этим заниматься. В материальном мире можно и так жить очень даже сносно, а если долбить головой эту стену, то в смысле материальном чаще всего становится даже хуже. В некотором роде я считаю, мне просто повезло, что я алкоголик. Если бы я не был алкоголиком, у меня бы не было нужды искать спасения на другом этаже. Я бы тогда увлекся работой ради праздности и денег, возможно, при моих способностях я бы преуспел и на том поприще, а отдушину я бы всегда нашел в алкоголе <…>. Но тем, кто не страдает алкоголизмом, не следует мне завидовать. Это не единственная болезнь, которая пожирает человека изнутри и лекарство от которой на самом деле лежит на другом этаже. Если у кого-то есть нужда туда полезть, то и шанс туда залезть у него тоже есть.

Я проделал совершенно типичный для алкоголика опыт и готов его описать. Мне дважды вшивали «эспераль», «торпеду» кололи раза три или четыре, сколько раз я «кодировался», не помню, потому что всерьез я это уже не воспринимал. Между этими судорогами я пошел и крестился. Я думал, что крестик на шее — это такая таблетка от несчастья. Но такой таблетки нет, Бог не счел целесообразным ее создать. Он зубов не лечит, предпочитая не вмешиваться в причинно-следственные связи, и являет свои чудеса как-то иначе, без бубнов. <…>.

Мое давнее крещение было таким же актом шаманства, как «кодирование». Бог, конечно, переживал за меня и следил за моими эволюциями, но я сам еще не сделал шага к Нему. Мне кажется, по моему упрямству и по моей гордыне, я сам и не смог бы его сделать с необходимым усилием. Если мне что-то в жизни удавалось, в том числе сколько-то недолго пробыть трезвым, я всегда считал, что «это я сам». <…> У меня есть ясное ощущение, что Бог долго охотился за мной, ища всякую возможность найти трещину в моей гордыне, чтобы разбить наконец эту страшную скорлупу. Я вовсе не думаю, что я какой-то особенно избранный в этом смысле. Я полагаю, Бог точно так же гоняется за всяким человеком, чтобы в него войти. Но это не всегда Ему удается, мы же сопротивляемся, кто как может.

взято здесь